Ты просыпаешься от того, что сквозь занавеску бьёт солнце — жаркое, настырное, пахнущее тополиным пухом и нагретой крышей. В доме ещё прохладно, но уже слышно, как за окном бабушка шевелит ведром — это она поливает грядки, и вода шипит, ударяясь о раскалённую землю. Ты выбегаешь босиком во двор, и первое, что видишь — россыпь алой клубники в плетёной корзине у крыльца. Ягоды ещё хранят ночную прохладу, но на их боках уже выступают капельки сладкого сока.
На столе — синяя эмалированная миска с молоком прямо из-под коровы, в которое бабушка бросила щепотку крупного сахара. Клубника, опущенная в эту белую гладь, становится холодной, а сахар хрустит на зубах.
А вот и черешня — тёмно-рубиновая, с блестящими боками. Ты забираешься на дерево (ствол тёплый, шершавый, пахнет смолой) и ешь её прямо с веток, сплёвывая косточки в траву. Где-то внизу мяукает младший брат — он тоже хочет полакомиться, но ты кидаешь ему только переспелую ягоду, ту, что треснула от жары.
Во дворе стоит бочка с водой — старая, с облупившейся синей краской. В ней плавают головастики, а на поверхности кружат водомерки. Ты опускаешь в воду руку — и тут же отдергиваешь: снизу, из темноты, что-то слизистое и нежное коснулось пальцев. Это лягушка, которая прячется в тени бочки.
А на голове у тебя — венок из ромашек, сплетённый утром. Лепестки уже поникли от солнца, но ты всё равно носишь его, потому что он пахнет летом: травой, мёдом и бесконечным детством, которое, кажется, никогда не кончится.
Где-то далеко кричат ребята — зовут купаться на речку. Но ты ещё на минуту задерживаешься во дворе, чтобы съесть последнюю ягоду, самую спелую, ту, что пряталась под листом. Она взрывается во рту сладостью, и ты понимаешь: вот оно — счастье. Простое, как этот дачный день, тёплое, как солнце на спине, и такое же мимолётное, как вкус клубники на языке...
P.S. Это не просто корзина с ягодами. Это машина времени — стоит только взять черешню или клубничку, и ты снова там, где трава выше колен, а лето длится вечно.
